Valentyna

Имя: Valentyna Пол: женский Дата рождения: 7-мар-1955  Место жительства:

<< май >>     << 2024 >> Вс Пн Вт Ср Чт Пт Сб       1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31   Все записи

Читаю Мамардашвили...
Valentyna	Дата : 19-03-07, Пнд, 03:20:00 Читаю Мамардашвили. Вчитываюсь и прозреваю... Сито истории работает странным образом (парадокс человеческого бытия!): в каждый момент господствуют идиоты и мерзавцы, а остаются... Декарт, например, сохранился. Память человеческая и отсев, совершаемый историей, устроены совершенно противоположно тому, как протекает жизнь. В каждый данный момент ум, благородство - бессильны, а в исторической памяти - все наоборот. Значит, все-таки не бессильны, так как есть органы, посредством которых мы можем себя производить. То есть то, что в нашей исторической памяти сохранилось в виде экземпляров жизни и мысли, или экземпляров искусства, литературы - не предмет потребления, а органы, посредством которых и через которые только и может воспроизводиться наша жизнь в той мере, в какой она стоит того, чтобы она "жилась".

Комментарии: | 1-5

Читаю Мамардашвили... № 1
oslik I-a	Дата : 19-03-07, Пнд, 17:27:11 Слууушай, какая интересная мысль! И воистину так, а мы-то... впрочем, мы-то живём, страдаем, мечемся СЕЙЧАС, а не в "исторической памяти"!Даже не знаю, какой смайлик выбрать, опечалиться ужасами жизни или восторжествовать, что опровергла доводы мыслителя. А, нет, знаю! Вот этот ! Почему? Объясню. Пусть мы "в каждый данный момент испытываем бессилие ума и благородства", но осознание того, что всё это пройдёт, а останется мудрость, справедливость и красота - дадут нам силы противостоять "идиотам и мерзавцам"!
	А всё-таки она... неплохая штука - ЖИЗНЬ!

Читаю Мамардашвили... № 2
Valentyna	Дата : 20-03-07, Втр, 04:36:30 Мне тоже эта мысль кажется светлой, дающей силы, показывающей свет. А еще объясняет, почему так тянется душа к настоящему искусству, тому, которое нетленно.
	Куда несчастнее тот, кому никто не нравится, чем тот, кто не нравится никому. Франсуа де Ларошфуко

Читаю Мамардашвили... № 3
Valentyna	Дата : 04-04-07, Срд, 09:39:39 Мы живем, погруженные в слова и некоторые культурные навыки и стереотипы. Мы рождаемся в этой среде. Я имею в виду российскую среду. Причем под словом "российская" я понимаю не этнический, а социально-политический феномен, называемый Россией, который, естественно, включает и узбеков, и грузин, и армян. Наше положение я выразил бы так: это положение прислоняющихся неумех! Все мы живем, прислоняясь к теплой, непосредственно нам доступной человеческой связи, взаимному пониманию, к некоторым, чаще всего неформальным и "внезаконным", отношениям. Закон максимально формален и лишен того оттенка человечности, который мы ожидаем от него. Мы компенсируем это прислонение друг к другу некой человечной, аморфной, неартикулированной связью взаимных подмигиваний, взаимных пониманий, которые устанавливаются всегда поверх и помимо каких-либо законов и формальных критериев. Я бы выразил эту ситуацию так: если иметь в виду проблему отопления, то мы обогреваемся соприкосновением наших человеческих тел, т.е. тем теплом, которое излучают сжавшиеся или сбившиеся в ком человеческие тела, в то время как другие изобретают паровое отопление. Нам свойственна погруженность в непосредственную человечность, мы не способны разорвать связь понимания. Мы как бы компенсируем взаимным пониманием и взаимным человеческим обогревом варварство н неразвитость нашей социальной, гражданской жизни. Все, что выходит за рамки этого человеческого тепла, кажется нам некими опосредованиями и формальными образами наших состояний, которые, уходя от нас в область необозримого, тем самым как бы лишаются знака человечности. И мы это презираем, тем более, что имеем за собой давнюю российскую так называемую мирскую традицию, или традицию мира, общины. Вот - это! Это существование, которое, цепляясь за теплоту взаимного человеческого обогрева, продолжает дальше, в бесконечность именно ту жизнь, какая есть, при этом всегда думая: "Меня пронесет, если я не подниму голову и не разорву... не отстранюсь от этой человеческой связи. Умирают или погибают всегда другие, а не я: меня пронесет". Это и есть "человеческое - слишком человеческое", о котором Ницше и любой другой философ сказал бы: вот то первое, что мешает человеку мыслить, то первое, что отгораживает его, как экран, от себя самого, от своего реального положения в мире и от своих обязанностей. Это как бы некоторое варварское, архаическое состояние, оставшееся в современном мире - мире, по сути уже исключающем это аморфное состояние, мире, предполагающем некую сложную артикуляцию опосредований и формализаций социальной и гражданской жизни, некое наличие у людей культуры (если под культурой иметь в виду реальный навык и способность), наличие силы, чтобы практиковать сложность и разнообразие. А сложность и разнообразие, как известно, не могут находиться целиком в области объемлющего человеческого взгляда, не разрывающего вот этого: сбива человеческих тел в некий совместно шевелящийся ком.
	Куда несчастнее тот, кому никто не нравится, чем тот, кто не нравится никому. Франсуа де Ларошфуко [ 05-04-07, Чтв, 11:37:00 Отредактировано: Valentyna ] [ 21-04-07, Сбт, 10:07:26 Отредактировано: Valentyna ]

Читаю Мамардашвили... № 4
Valentyna	Дата : 10-04-07, Втр, 03:28:04 …завораживающим для меня было и непонимание, неспособность человека видеть очевидное, поскольку для него как раз нужно мыслить иначе, повернуть «глаза души», а не искать и приводить факты. Мне всегда хотелось и самому разобраться и другим дать понять, почему люди, которые, бывает, стоят прямо перед лицом каких-то просто зияющих истин, все равно их не видят и не понимают. Ведь если один человек видит, а другой не видит, на это, очевидно, должны быть какие-то внутренние законы. Формула, что кто-то умен, а кто-то глуп и несообразителен, здесь не проходит. Это не проблема психологических, естественных дарований и способностей. Здесь чувствуется действие как раз своего рода «топографии», динамики путей, которые мы сами должны проходить (или не проходить). Когда и где и как мы можем заглянуть вовнутрь своих собственных страстей и неотвязчивых впечатлений, а когда, как и где – не можем? Каковы условия «заглядывания» у одного и «незаглядывания» – у другого? …Ломая голову над такими вещами, я и подумал, что, может быть, понимание начинается с того момента, когда ты оказываешься в ситуации ясного сознания перед лицом некоей невозможной возможности. То есть ясного сознания «должного», человеку «подобающего» – и невозможности именно этой возможности! Когда от тебя требуется мужество невозможного. Мысль – отсюда! Если угодно, «жизнь моя решается», как и то, каков мир, – вместе с мыслью. Но именно от этой последней ясности человек обычно надежно защищен своими чувствами, привязанностями, представлениями о допустимом и недопустимом (даже наказуемом!), о возможном и невозможном, о добре и зле, правилами социального дела и целесообразности. А видимая в очевидности своего сознания возможность именно эти представления, как правило, колеблет. И до «добра» не доведет. Но и что «зло» – непонятно. Нужно решиться. Но человек еще и себя благополучно не видит, не видит собственных актов, что он делает на самом деле. Он как бы говорит себе: то, что я делаю и говорю, – это не настоящий я, у меня есть еще какая-то другая, глубокая суть, по сравнению с которой все это не имеет значения, и это все «они», я лишь вместе с ними, вместе с окружающими – среди людей ведь живу! Вместо того чтобы принять все на себя, здесь и сейчас, и счесть, что нет для тебя никакого алиби.
	Куда несчастнее тот, кому никто не нравится, чем тот, кто не нравится никому. Франсуа де Ларошфуко [ 21-04-07, Сбт, 10:06:15 Отредактировано: Valentyna ]

Читаю Мамардашвили... № 5
Valentyna	Дата : 21-04-07, Сбт, 03:03:38 Еще несколько цитат... Достоевский обратил внимание на то, что нищета – это ведь тоже обладание, тоже своего рода гордыня и способ угнетения других. И, «обладая нищетой», можно быть таким же негодяем, какого формирует обладание богатством. В то время как в интеллигентском общем мнении почти автоматически предполагалось: если человек беден, то, по определению, прост и честен, коли плохо одет и социально унижен, значит – носитель добродетели и здравого смысла… Дело даже не в том, истинно это или ложно, а в том, что тут работают некие априорные и почти бессознательные установки, существующие в уже «готовом» виде и жестко задающие кодекс поведения. Надо научиться задавать себе простой, но драматический вопрос: кто я? Только приведя себя в движение, мы дойдем до вечного источника наших «временных» трудностей. Не поставив себя под вопрос, принимая себя за очевидную данность, мы не сможем двинуться ни в прошлое, которое жаждем понять, ни в будущее, которое стремимся создать. В прошлом мы лишь укореняем свои наличные предрассудки. А будущее представляем как чудесное превращение скопища проходимцев, недотыкомок, «зомби» – в светлые, в белых одеждах существа. Да откуда они там возьмутся? И откуда это вечное ожидание в русской культуре? Заметьте, вот два довольно устойчивых компонента нашего сознания. Во-первых, никогда по отдельности (то есть на собственный страх и риск – и ответственность), но всегда только вместе. И второе: никогда не сегодня, а всегда только завтра... В чем главная трудность? Повторю: не принимать себя за самую очевидную данность. Человек ведь – существо фантастической косности и упрямой хитрости. Он готов на все, лишь бы не привести себя в движение и не поставить себя под вопрос. ... Не посмотреть самому себе в глаза… …И не увидеть там всю вселенную – ибо она в тебе, как в локальной точке, голографически отражена. ... Приводя в движение себя, мгновеньями обретать то, чего нельзя иметь. В данный миг, в сиюминутном истолковании людей, света, звука – впадать в истину. Чтобы в следующее мгновенье завоевывать ее снова. Еще раз обращусь к Достоевскому, замкну на него тему. Он как автор и мыслитель рождался вот такими дискретными мгновенными рождениями внутри своего писания. Знаете, я думаю, что графоманство – это писательство, внутри которого ничего не происходит. Художнику же собственное прозрение приходится все время завоевывать: каждый раз заново. И на волне такого усилия и напряжения и создается какое-то особое время жизни, не текущее хронологически, но то, в котором ты пребываешь. Создается напряженная зона сознания. Пока мы рассматриваем сознание как отражение мира, «сознание» — лишний термин, и мы не должны его вводить. А когда можем показать, что есть некоторые изображения, внутри себя рождающие что-то, что не породилось бы, если бы не было изображения, тогда мы говорим о сознании. Скажем, картина создается не для того — возьмем для примера натюрморт Сезанна, — чтобы изобразить яблоки, а для того, чтобы в пространстве натюрморта породить, увидеть в мире яблок то, чего нельзя увидеть и что не породилось бы без этой конструкции. В этом смысле натюрморт «яблоки» не есть изображение яблок, а есть генеративная структура, имеющая отношение к нашим способностям зрения и видения: мы видим этими яблоками. Видим нечто, что не видели бы без этих приставок к нашему зрению. Это внутренний символический аппарат понимания. Иными словами, сознание есть такое пространство, в котором работают некоторые приставки к нашим естественным возможностям, способностям зрения. В этом смысле структуры секретируют мысль, как печень. Наши естественные возможности зрения исследуются физиологами, а то, что мы видим посредством такого рода артефактов исследуется некоторой воображаемой областью, называемой исследованием сознания.
	Куда несчастнее тот, кому никто не нравится, чем тот, кто не нравится никому. Франсуа де Ларошфуко [ 27-06-07, Срд, 11:18:01 Отредактировано: Valentyna ]

Комментарии: | 1-5

Комментарии разрешены только зарегистрированным посетителям!

Просмотров:

001312