Сельц Евгений

Солью глаза забрызганы,
и небеса звенят.
Бриз, из Магриба изгнанный,
в море пасёт ягнят.

Мутятся тени лунные.
Шепчет во сне вода.
Катятся белорунные
блеющие стада.

Слух мой никак не выльется
в этот пейзаж рябой,
где Ойкумена силится
перешептать прибой,

где на песчаный, в оспинах
скальных мозолей, пляж
память наводит косвенно
эллинский камуфляж.

Русская речь, кормилица!
Снова у нас ничья:
слух мой никак не выльется
из твоего ручья,

но и тебе, любезная,
станет навек тюрьмой
эта ракушка тесная -
мозг известковый мой.

Там, между створок илистых,
узкий зияет лаз...
Но, как ни плачь, не выльется
соль из горящих глаз,

как ни шепчи, не справится
море с корой земной...
Краб на песке корявится
буковкой костяной.

Словно тюльпан из луковки,
нежной рукой полит,
брезжит из этой буковки
гулкий палеолит.

А из ракушки лавою
точится мумиё -
горе моё лукавое,
луковое моё.