Архив

       Ты белые руки сложила крестом,
       лицо до бровей под зеленым хрустом,
       ни плата тебе, ни косынки –
       бейсбольная кепка в посылке.
       Износится кепка — пришлют паранджу,
       за так, по-соседски. И что я скажу,
       как сын, устыдившийся срама:
       «Ну вот и приехали, мама».
      
       Мы ехали шагом, мы мчались в боях,
       мы ровно полмира держали в зубах,
       мы, выше чернил и бумаги,
       писали свое на рейхстаге.
       Свое — это грех, нищета, кабала.
       Но чем ты была и зачем ты была,
       яснее, часть мира шестая,
       вот эти скрижали листая.
      
       Последний рассудок первач помрачал.
       Ругали, таскали тебя по врачам,
       но ты выгрызала торпеду
       и снова пила за Победу.
       Дозволь же и мне опрокинуть до дна,
       теперь не шестая, а просто одна.
       А значит, без громкого тоста,
       без иста, без веста, без оста.
      
       Присядем на камень, пугая ворон.
       Ворон за ворон не считая, урон
       державным своим эпатажем
       ужо нанесем — и завяжем.
      
       Подумаем лучше о наших делах:
       налево — Маммона, направо — Аллах.
       Нас кличут почившими в бозе,
       и девки хохочут в обозе.
       Поедешь налево — умрешь от огня.
       Поедешь направо — утопишь коня.
       Туман расстилается прямо.
       Поехали по небу, мама.
      
1992